Развитие отечественного рынка цифровых активов: как обеспечить ему светлое будущее

Центральный банк Российской Федерации в начале ноября опубликовал программный доклад «Развитие рынка цифровых активов в Российской Федерации», который в течение последующих недель стал предметом широкого обсуждения в экспертном сообществе. Доклад был обнародован для общественных консультаций: ответы на вопросы, поставленные в докладе, а также замечания и предложения к нему Банк России просил направлять до 7 декабря 2022 г. Позволю себе сформулировать некоторые замечания, оценки и предложения по тексту опубликованного Банком России документа (далее — «Доклад»). Фото: depositphotos.com Общие замечания Прежде всего, я не могу не согласиться с авторами Доклада, когда они выделяют как приоритетные для всех регуляторов финансового рынка следующие цели: «обеспечение финансовой стабильности, защита прав потребителей финансовых услуг, соблюдение требований ПОД / ФТ и минимизация рисков» (во главе угла — интересы потребителя финуслуг) — хотя на практике не все регуляторы и не всегда ставят именно их достижение в основу своей политики. В Докладе констатируется: «Финансовые инструменты и платформы, в основе которых лежит технология распределенных реестров, к настоящему моменту не получили широкого распространения на российском рынке. Так, на постоянной основе эту технологию используют только 6% участников финансового рынка, еще 13% опрошенных реализуют пилотные проекты с ее применением». Эти цифры смотрелись бы нагляднее в сопоставлении с имеющейся международной статистикой. Вот что показал, например, ежегодный отраслевой отчет «Устойчивость, основанная на инновациях» по итогам 2021 г. (MHI и Deloitte опросили более 1000 специалистов по цепочкам поставок со всего мира). 10% опрошенных компаний планировали инвестировать в блокчейн и DLT до 2024 г., 12% использовали блокчейн на конец 2021 г., 41% собирались его использовать в течение следующих пяти лет. Вероятно, аналогичная статистика собиралась и по финансовой индустрии. Я бы дал в Докладе краткое описание сущности гибридных сетей распределенных реестров, аналогично данным в нем дефинициям для открытых и закрытых сетей. В противном случае неспециалист испытает затруднения с пониманием. На мой взгляд, при описании выгод от выпуска цифровых финансовых активов (ЦФА) для эмитента и инвесторов в одном абзаце Доклада смешиваются два разноплановых преимущества: от привлечения в инвестиционный процесс новых источников капитала и новых типов активов. Вместо этого следовало бы упомянуть отдельно 1) «расширение круга инвесторов и привлечение дополнительного капитала» и 2) обеспечение «предложения активов с ограниченной ликвидностью». На стр. 7 Доклада, где речь идет про «наличие соответствующей регуляторной базы, а также бизнес-процессов и инфраструктуры, которые будут обеспечивать», я бы добавил в конце перечня: «— предоставление инвесторам полной, достоверной и актуальной информации для принятия рациональных инвестиционных решений». При анализе регуляторного режима в отношении цифровых активов в США, я бы, помимо анализа таких активных как в нормотворческой, так и собственно в регуляторной деятельности ведомств, как Сеть по борьбе с финансовыми преступлениями (FinCEN), Департамент финансовых услуг штата Нью-Йорк (NYDFS) и, разумеется, Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC), также упомянул деятельность Комиссии по срочной биржевой торговле (CFTC). Согласившись в целом с авторами Доклада в том, что «российским законодательством не предусмотрено специальное регулирование в отношении стейблкоинов и NFT-токенов», я все-таки сделал бы оговорку «в настоящее время» — ибо инициативы обратного свойства (по введению различных режимов специального регулирования этих объектов) уже приходилось слышать не раз в экспертном сообществе. С учетом отмеченного в Докладе факта — «в реестре операторов инвестиционных платформ находятся 67 операторов, однако привлечение инвестиций с использованием УЦП не получило широкого развития» — был бы интересен хотя бы краткий комментарий авторов Доклада о возможных причинах подобной непопулярности этого очевидно нужного и инновационного инструмента. Неясно, что имеется в виду, когда при обсуждении гармонизации регулирования цифровых активов с традиционными финансовыми инструментами в качестве одной из целей обозначается «исполнение фидуциарных обязанностей». За прошедший год с момента принятия Положения 779-П[1], хотелось бы понимать (обезличенно, разумеется), имели ли место, и если да, то как часто, отклонения от целевых показателей непрерывности предоставления услуг у организаций, осуществляющих операции с ЦФА. То есть удается ли им соответствовать требованиям Банка России в этой части. Я бы предпочел больше конкретики о том, что именно будет включено в разработанный при участии Банка России законопроект, какой порядок налогообложения операций с утилитарными цифровыми правами предлагается установить. Конвергенция с традиционным финансовым рынком: нужен понятный и надежный маршрут Мы находимся сегодня (в 2022 году) в ситуации, когда отечественный финансовый рынок достиг стадии зрелости. На начало года можно говорить о наличии у россиян примерно 3 млн индивидуальных инвестиционных счетов (ИИС) и, по разным оценкам, от 10 млн до 14 млн криптокошельков. Рынки традиционных финансовых активов и традиционных криптоактивов уже привлекли, таким образом, значимые средства от фактически массового российского инвестора, обросли инфраструктурой, но… к весне-лету 2022 г. оказались под угрозой системного усыхания и массового оттока инвесторов и их средств: первое в силу геополитических причин и санкционного фактора, второй в силу неблагоприятной конъюнктуры и кризиса доверия после краха известной криптобиржи. Значительная часть выводимых с этих рынков средств массового российского инвестора могла бы стать значимой подпиткой для нарождающегося и так непросто встающего на ноги отечественного рынка ЦФА… но лишь при обеспечении благоприятных условий для этого. Именно под таким углом я анализировал комплекс мер, предлагаемый в Докладе. В частности, я обеими руками голосую «за» предложения авторов Доклада по созданию регуляторных условий для токенизации иных активов, таких как традиционные финансовые инструменты (например, неэмиссионные ценные бумаги и облигации), задолженность третьих лиц, токенизированные драгоценные металлы и камни, «титульные» NFT. Рынок придется учить токенизации, наглядно показывать ее простоту, дешевизну и преимущества, и методологическая помощь регулятора здесь будет весьма кстати. По созданию условий для участия традиционной торгово-расчетной инфраструктуры в обращении цифровых прав — согласен со своевременностью предлагаемой меры и считаю ее в некотором роде вынужденной, хотя она и очевидно перераспределяет рынок в пользу традиционных участников финрынка, оставляя новым игрокам — операторам инфраструктуры собственно рынка ЦФА — лишь «последнюю милю». Сохранение отечественного инвестора как класса более достижимо, разумеется, если ему массово предложит новый продукт уже снискавший его лояльность профессиональный контрагент (брокер). Из предложенных в Докладе двух вариантов подходов я бы поддержал первый: непосредственное обращение цифровых прав в биржевой инфраструктуре. Аналогично, поддерживаю предложения авторов Доклада в части предоставления операторам информационной системы и операторам обмена ЦФА права осуществлять упрощенную идентификацию своих клиентов, а также в части расширения возможностей делегирования идентификации профессиональным участникам рынка ценных бумаг. Также я поддерживаю изложенный в Докладе комплекс мер по внедрению «листинга» цифровых финансовых активов и присвоению таким инструментам различных уровней качества. Не совсем понятно, правда, что представляет собой на сегодня «перечень цифровых прав, доступных неквалифицированным инвесторам», о расширении которого говорится в Докладе. Или все же речь идет о первичном формировании такого списка сейчас? По вопросу развития регулирования налогообложения ЦФА в части возможности применения режима ИИС владельцами ЦФА — а проводились на этот счет предварительные консультации с Минфином и ФНС, можно ли рассчитывать на их благожелательную или хотя бы нейтральную реакцию на эту инициативу? (Лично я считаю ее своевременной.) Проблемные аспекты Анонсированное в Докладе «Создание механизма обращения ЦФА, выпущенных в информационных системах, организованных в соответствии с иностранным правом» не выглядит «легкой прогулкой». Отдельные вопросы, предлагаемые в Докладе для дальнейшего обсуждения с сообществом, выглядят уже изначально весьма проблемными (не принципиально нерешаемыми, но способными вызвать весьма серьезные дискуссии). При этом тезис, что «реализация данной инициативы позволит российским инвесторам совершать операции с иностранными цифровыми активами, которые будут отвечать установленным критериям качества (например, наличие эмитента, обеспечения и так далее)» выглядит весьма обнадеживающим для рынка. Доклад ставит вопрос: «Какие дополнительные меры необходимо предусмотреть в законодательстве в целях создания благоприятного налогового режима для цифровых прав?» Я не владею полной картиной, с учетом последних актуальных редакций обоих 259-ФЗ, Налогового кодекса и прочих относящихся к делу НПА. Но считаю принципиально важным по всем видам как ЦФА, так и цифровых прав обеспечить единообразно соблюдение двух принципов: — возможность вычета при определении налогооблагаемой базы по НДФЛ первоначальных затрат на приобретение актива; — возможность отнесения на общее уменьшение налогооблагаемой базы по НДФЛ отрицательного финансового результата по вложению в актив в течение (например) трех лет с момента первоначальных затрат на приобретение актива. На стр. 31 Доклада присутствует вопрос: «Какие дополнительные вопросы должны быть решены в целях создания условий для обращения иностранных ЦФА в российской инфраструктуре?» Я самыми «ядовитыми» пока считаю два вопроса. Первый — обозначенный в Докладе в списке для обсуждения с сообществом вопрос доступа к иностранной информсистеме (и, наверное, верификации данных, полученных от нее, — для самых разных целей, от подтверждения факта совершения сделки перехода прав на актив до бухгалтерского и налогового учета). И второй — судьба «прочих» (не попавших в «белый список») иностранных ЦФА. Причины непопадания могут быть самые разные: отсутствие явным образом определяемого эмитента, недостаточное кредитное качество и т.д. А какими будут следствия? Принятие нормативно-правового акта зачастую делит прежде «серый» рынок на «белый» и «черный»… Или же возобладает мягкий вариант, «всего лишь» лишающий сделки с активами таких эмитентов правовой защиты в РФ? Кошмар отечественного крипторынка — что его криминализуют, вы это знаете не хуже меня. Попадут ли в «белый список» биткоин и эфир? Предполагаю, нет. Отсюда растут ноги у весьма экзотической (однако уже подхваченной некоторыми экспертами) трактовки биткоина как… одной из традиционных респектабельных национальных валют (в силу того, что биткоин был признан законным платежным средством в Сальвадоре и одной из стран Африки). Справедливости ради отметим, что во время дискуссии в ТПП РФ представителями регулятора была высказана позиция, что в Докладе и речь идет вовсе не о цифровых валютах (таковое понятие ведено в 259-ФЗ), а исключительно о цифровых активах, выпущенных в информационных системах, организованных в соответствии с законодательством других стран — но это как минимум тогда требует пояснения на конкретных примерах и, согласитесь, не проясняет судьбы традиционных криптоактивов на 10 млн, как минимум, кошельков российских криптоинвесторов. Честное слово, даже предложенный мною на днях на радио «Коммерсантъ FM» механизм организации на законодательном уровне разового, ограниченного по времени, шлюза — с обязательными идентификацией, декларированием и налоговой амнистией — по переводу криптовалютных средств россиян в инструменты отечественного рынка ЦФА — выглядит более прозрачным и рациональным решением. О смарт-контрактах и не только Хотелось бы больше конкретики о планах регулирования в отношении «порядка публикации смарт-контрактов на витринах операторов информационных систем, в которых осуществляется выпуск ЦФА, а также о распределении рисков, ответственности и возмещения ущерба в связи с ошибками в работе смарт-контракта». Понимая, что для регулятора это, возможно, задача будущего периода, мы отдаем себе отчет в том, что появление Доклада Банка России, посвященного конкретной области регулирования, — событие дискретное, и поэтому есть риск, что дальнейшая доработка вопросов, оставленных «на будущее», не будет проходить в публичном, экспертном поле. Притом вопрос безопасности и надежности смарт-контрактов — архиважный для защиты прав потребителя (инвестора). На вопрос в конце Доклада: «Кто, по вашему мнению, должен определять соответствующие стандартные условия смарт-контракта: а) участники рынка; б) оператор информационной системы, в которой выпускаются цифровые активы; в) Банк России; г) иное лицо» — я бы дал краткий ответ: г) «Эмитент». Подробнее я это вижу так. Предварительно Банк России рекомендательным документом формирует типовой перечень (фреймворк) стандартных условий смарт-контракта (СК) для их изложения всеми будущими эмитентами — или минимальный перечень существенных обстоятельств, которые должны раскрываться в смарт-контракте, этакий «паспорт смарт-контракта» — разумеется, не на языке кодеров, а на русском языке, понятный любому инвестору. Соответствие паспорта СК строчкам его кода пусть проверяет ИТ-аудитор или уважаемая рынком СРО. Как вариант, оператор информационной системы также может быть обязан провести первичный аудит кода СК перед принятием решения о листинге конкретного эмитента (но это здорово удорожит сам листинг и демотивирует эмитентов). В Докладе также спрашивается: «Кто, по вашему мнению, должен иметь право разрабатывать и публиковать смарт-контракты в информационной системе ЦФА? Каким образом должна распределяться ответственность за корректность работы смарт-контракта между разработчиком, оператором и пользователем системы?» Право публиковать, на мой взгляд, должно быть у эмитента (юрлицо или ИП). Необходимость подтвердить его права на ПО — поддерживаю. Регистрацию прав на ПО в ФИПСе (Роспатент) — скорее поддерживаю: это ведомство в данном вопросе пока работает без волокиты. Необходимость включения всех СК в реестр российского ПО, равно как и любые чрезмерные требования к аккредитации-сертификации разработчиков — не поддерживаю. Ответственность разработчиков перед заказчиком-эмитентом в рамках трудового или гражданского законодательства и перед инвесторами в редких случаях (нарочитые бэкдоры и факт хищения средств из СК, например) уголовно-правовая — достаточные, на мой взгляд, инструменты. Границей ответственности между эмитентом и оператором может стать API оператора. Оператор не должен отвечать за код эмитента. Может быть, стоит предусмотреть обязательный ИТ-аудит и/или положительное заключение уважаемой отраслевой СРО (о чем писал выше) и/или страхование (как для эмитента, так и для оператора) гражданской ответственности. Границы ответственности между пользователем (инвестором) и оператором могут определяться аналогично ст. 9 Закона об НПС. [1] Положение Банка России от 15.11.2021 № 779-П «Об установлении обязательных для некредитных финансовых организаций требований к операционной надежности при осуществлении видов деятельности, предусмотренных частью первой статьи 76.1 Федерального закона от 10 июля 2002 года № 86-ФЗ «О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)», в целях обеспечения непрерывности оказания финансовых услуг (за исключением банковских услуг)».