Деньги, которые есть не хочется
Бюджетная консолидация, наполнение ФНБ, цифровизация учета бюджетных потоков и параллельные процессы в службах Минфина создали в РФ парадоксальную ситуацию: никто не может больше пожаловаться на то, что на важный, полезный и эффективный проект нет денег. Более того, Минфин деньги предлагает — но не все берут. Причина — в свойствах этих денег: при нынешнем масштабе цифровой бухгалтерии государства слишком высок риск того, что полезный и важный проект, оказавшийся на деле предложением оплатить что-нибудь дорогое и неизмеримое цепочке субподрядчиков, оставит по себе слишком много цифровых следов — а затем и аналоговых, дисциплинарных и уголовных последствий. Поэтому свободные деньги у Минфина есть — и, кажется, их становится больше. Ответ на вопрос о том, как из российского правительственного нарратива практически исчез мем «Минфин денег не дает», кроется одновременно в нескольких крупных проектах минувшего года, а то и последнего десятилетия. Это завершение формирования «электронного бюджета» в самом широком смысле, от масштабной цифровизации самого Минфина и казначейства до амбициозных планов последнего по поглощению всего периметра обращения госфинансов — от всех государственных бухгалтерий до управления всеми государственными депозитами, и аналогичная цифровизация ФНС и автоматизация таможни. Все это удачно совпало с выходом РФ из трехлетнего периода жесткой бюджетной консолидации — непреодолимый в 2016–2018 годах потолок госрасходов в 16 трлн руб. привел к переполнению ФНБ, планы по сбору налогов ежегодно перевыполняются на десятки процентов, деньги у государства снова есть. Казалось бы, можно вернуться к раздуванию бюджетов министерств, служб и агентств, заливке фундаментов будущих госстроек, раздаче субсидий на разработку и выпуск «стратегически важных» изделий и технологий, которые субсидируются последние двадцать лет. Нет, они не принесли за это время стратегических побед, кроме коррупционных рекордов,— но логика «вдруг завтра война, а деньги-то есть» по-прежнему близка по крайней мере части власти и населения. Дело, однако, в том, что деньги, которые есть,— теперь другие деньги.В отличие от привычного бюджетного рубля, исчезновение которого в экономике с последующим реквиемом по нему Генпрокуратуры или Счетной палаты (неэффективность бюджетных инвестиций, неэффективность господдержки, неэффективность чего угодно, аминь) мы наблюдать привыкли, новый бюджетный рубль оказался не извлекаемой просто так частью выстроенного Минфином бюджетного блокчейна, несущей за собой хвост последствий. Замыкание системы «источники поступления доходов бюджета — администраторы расходов — исполнители федеральных проектов — исполнители региональных проектов» с фиксацией всех перетоков в электронном бюджете начало превращать риск обнаружения «неэффективных госинвестиций», ранее связанный с политическими интригами конкурентов и элиминируемый политическими же движениями, в гарантию: «кривые пути» госденег будут обнаружены, учтены в КРI, лягут на нужный стол, повлекут выводы. Стойки теплообменников серверов, скрытых в подвале исторического здания Минфина на Ильинке, в последние годы успешно отвоевали его двор у машин чиновников рангом ниже замминистра. По итогам 2019 года профицит бюджета РФ составит 1,7% ВВПНовая система требует времени на приспособление — оно и началось весной. Регионы в начале года пытались оправдывать отсутствие региональных проектов, на которые «приземлялись» бы федеральные инициативы, тем, что денег нет,— но выглядело это довольно вяло, финансовому ведомству не нужно было в ответ делать ничего, кроме как показывать — есть. В начале года первый вице-премьер, министр финансов Антон Силуанов предпринял целую серию поездок по регионам — и когда мы просили участников совещаний с его участием в разных областях и краях коротко описать, «что там было», в ответ нам рассказывали одну и ту же, с поправкой на региональную специфику, историю: «Нам говорят — деньги есть. Несите проекты, готовьте закупки, Минфин все оплатит. Нужно на три года — можно на три. Готовьте проекты». Фактически речь шла о продвижении проектного подхода, развернутого в федеральном центре в 2018–2019 годах, в регионы. Это де-факто стало единственной политикой нынешнего крайне технического и сознательно отказавшегося от политических амбиций правительства России в 2019 году. Нет, конечно, это не блокчейн в буквальном смысле. В нем остаются дыры, и размер некоторых из них выглядит убедительно — как 10 трлн руб. неподотчетных никому закупок госкомпаний у связанных структур. Но все движется: не достроена, но уже идет через Госдуму система электронного учета результатов госзакупок, которая замкнет и этот контур, и казначейство превратится в единого агента по управлению бюджетными средствами, избавив министерства от соблазна получения депозитных доходов от «временно свободных» средств, и ФНС продолжит давить теневую экономику и доведет ее рано или поздно до полной прозрачности. Во всем этом видна одна логика — и странно будет, если ее не применят, например, даже к пухнущим на «бюджетном правиле» деньгам ФНБ. К мантре «деньги есть», кажется, можно относительно уверенно добавлять «и будут». Будет много денег, которые не все захотят. Не знаю, почему это звучит как мрачное пророчество. Олег Сапожков
